триста метров остались позади. Земля приближалась с каждой секундой. Встреча с ней в таком положении не сулила ничего хорошего. Приземление на парашюте в момент встречи с землей равносильно прыжку с шестиметровой высоты. А если с такой высоты прыгнуть на голову?..

Сильный порыв воздуха внезапно понес его в сторону. Возросла скорость снижения. Земля ближе и ближе. Все решали секунды. Алексей попробовал освободить ногу. Тщетно. Тогда стал гнуть спинку. Металл не поддавался. Еще усилие, еще… Не знаю, думал ли он тогда, что этот прыжок для него последний. Но он нашел в себе силы, чтобы совладать с прочным сплавом. Нашел в трезвом размышлении о том, что иного выхода в этой ситуации нет. Рассчитывать можно только на себя.

Двадцать пять метров отделяли его от земли, когда он освободил захлестнувшиеся лямки. Борьба в воздухе продолжалась чуть больше минуты. Но какая это была минута!

Уже потом, на земле, не две, а четыре тренированные, мускулистые руки пытались согнуть металлическую спинку. Просто так, для пробы. Не получилось…

Но космонавт — это не только сталь мускулов, воля и смелость. Теоретический курс, который усложнялся день ото дня, экзамены и зачеты по многим дисциплинам были постоянным напоминанием о том, что на одной удали далеко не уедешь. «Пробой интеллекта» называли в отряде собеседования с разработчиками систем. Как-то после двух часов изнурительного диалога с экзаменаторами один из космонавтов признался:

— Любые перегрузки, любые испытания — все могу выдержать. Экзамен же что острый нож. Если бы раньше знал…

И все-таки, если бы они снова вернулись в 1959 год, если бы снова оказались перед выбором, все они без колебаний и сомнений выбрали бы этот путь. Ну, а экзамены следовали не только после завершения того или иного курса. Их приходилось держать трижды: перед полетом, в полете и на итоговом заседании Государственной комиссии. Здесь требовался глубокий анализ, осмысленные и четкие формулировки, квалифицированная оценка полученной информации, предложения, выводы… А попросту — требовались знания, самые разнообразные и не случайные, а твердо усвоенные.

День начался с тренировок в корабле. Еще несколько витков прибавилось к моим «космическим» полетам на земле. Все-таки здорово придумано — корабль-тренажер! Почти полная имитация настоящего полета. Нет, конечно, невесомости и перегрузок, но об этом не думаешь, когда начинается работа.

…Только что вернулись с полетов. Ночное небо бесконечно, как будущее. Где-то там и, может быть, скоро встретится человек с разумными существами другого мира. Встретится и спросит: «А где здесь у вас Третьяковская галерея, инопланетяне?»

…Пролетали над Москвой. До чего же она красива ночью, когда смотришь с высоты. Бусинки огней, яркие отблески разноцветных неоновых реклам, удивительная игра полутонов… И все это не замерло в немом безмолвии, а живет, дышит, подмигивает, улыбается и потом тает в темноте… Очень красиво! Жаль, что нет времени любоваться этой красотой.

…Сегодня были со Светланой в Большом театре. Слушали «Руслана и Людмилу». Когда-то Гоголь сказал: «О, будь же нашим хранителем, спасителем, музыка! Не оставляй нас! Буди чаще наши меркантильные души! Ударяй резче своими звуками по дремлющим нашим чувствам!» Прекрасные слова!

…Весна! Каждый, наверное, чувствует извечные приметы этого чудесного времени года. Весна в природе, весна и в учебе. Идут экзамены. Сегодня сдал математику. Высшую! Мне очень нравится учеба в академии. Есть в точных инженерных науках своя прелесть. Они не терпят вольности и удивительно сочетают строгость, логику и красоту… Поначалу мы блуждали, как в лабиринте, долго и мучительно. Потом привыкли, научились отыскивать тот кончик, потянув за который развязывается узелок… Физику нам читал профессор Михайлов. Это замечательный человек. Он стремился привлечь нас к своей науке, заставить полюбить ее. Михайлов говорит, что наука любит упорных и одержимых. Сам он тоже одержимый, хотя по внешнему виду этого не скажешь. Вместе с физикой мы полюбили и его.

…Вечером собрались у Юры Гагарина. Он сегодня именинник: стукнуло двадцать восемь. Стареем!

…Сидел в термокамере. «Парку» на этот раз поддали больше. Ну и баня! Температура под «доспехами» — что в тропиках, а то и больше. Неудержимо хочется скорее на мороз. Подъем в барокамере на высоту 5000 метров без кислорода — это просто семечки по сравнению с термокамерой…

Когда возвращался домой, залюбовался закатом. Яркая оранжево-красная полоса лежала у самого горизонта. Если бы такую краску нанести на холст рядом с темно-серой, сказали бы: неправда, так не бывает. А в природе они сочетаются очень смело. Посидеть бы сейчас за мольбертом…

Время отсчитывало недели, месяцы, и они незаметно складывались в годы. Звездный жил учебой, тренировками, напряженной работой. Вслед за Юрием Гагариным на космические орбиты вышли Герман Титов, Андриян Николаев, Павел Попович, Валерий Быковский, Валентина Терешкова, первый в мире космический экипаж — Владимир Комаров, Константин Феоктистов, Борис Егоров.

В конструкторском бюро работали над новым кораблем. Он получил название «Восход-2». От своего предшественника — первого многоместного «Восхода» — он отличался конструктивно в соответствии с теми задачами, которые предстояло решить в ходе летных испытаний. Они были необычными: из области фантастики и грез в деловую программу перешла проблема выхода человека в открытый космос.

— Полет необычный для наших космических представлений, — сказал С. П. Королев при очередной встрече с космонавтами. — Особенность и специфика его в том, что один из вас должен на орбите через шлюзовую камеру выйти в космос, выполнить ряд операций, связанных с движениями, маневрированием в космосе…

После паузы Сергей Павлович продолжал:

— Почему такое значение мы придаем именно этому эксперименту?.. Летая в космосе, нельзя не выходить в космос, как, скажем, находясь в океане, нельзя не учиться плавать и нельзя бояться упасть за борт.

Беседуя с теми, кто должен был осуществить новый замысел в условиях реального полета, Главный конструктор не скрывал всей сложности задачи, того, что новая работа связана с определенным риском. Но, не решив эту задачу, нельзя двигаться дальше.

Королев не упрощал предстоящее и не сгущал краски. Он рассуждал. И из его рассуждений следовало, что выход в открытый космос нужен не сам по себе, а связан с целым рядом операций, которые могут потребоваться в дальнейшем при встрече кораблей. Выход из корабля упрощал проведение специальных наблюдений в космосе и конечно же был просто необходим в тех случаях, когда потребуется что-либо поправить на корабле.

— Космонавт, вышедший в космос, — говорил Королев, — должен уметь выполнить все необходимые ремонтно-производственные работы — вплоть до сварки. Это не фантастика, это необходимость! Чем больше люди будут летать в космосе, тем больше эта необходимость будет ощущаться. Наконец, надо считаться и с тем, что